Светлая константа
О выставке реалистической живописи Ольги Калашниковой "На родной земле".
Открыла мне память моя
Таинственный мир соответствий,
И кружка, и стол, и скамья
Такие же точно, как в детстве.
А Тарковский
Что в этой маленькой выставке, в неудобном для живописи, "неправильном" по свету зальчике Московского фонда культуры на проспекте Мира? Чем она привлекает зрителя? Почему ее книга отзывов заполнена - не отзывами даже, а длинными благодарственными письмами?
Просто русские цветы и просто русские пейзажи. Реалистическая, старомодная нынче, манера. Таких, вроде бы, цветов и таких, примерно, пейзажей на любом уличном вернисаже пруд пруди, забор городи... Они привычны, примельканы бесчисленные, более или менее талантливые римейки?повторения бесконечных цветов и деревьев, когда-либо рисованных в России...
Но - это именно, во-вторых! - что цветы и пейзажи Ольги Калашниковой талантливы, и явно более, чем менее. А во-первых, они... как бы это поточнее выразить? Они - свои, личные, и тем особенные: они - "цветы запоздалые", если вспомнить Чехова. Можно вспомнить и Пушкина - про "цветы последние", что "милей роскошных первенцев полей", и Тютчева: "О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней..."
Нет-нет, Ольга Калашникова еще совсем молодая, синеглазая, хрупкая женщина. Вот только художник она "запоздалый". К счастью.
Дело в том, что родившись в сказочном, царе-салтановском Переславле-Залесском, городе, где каждый житель просто из чувства патриотизма обязан уметь рисовать, она, однако, сперва полюбила стройную красоту формулы и закономерную мистику числа.
И все-таки! Закончив МАИ и проработав несколько лет в прикладной к самолетостроению математике, она от числа и формулы ушла к образу и цвету, точнее - к храмам, образам и цветам. Стала художницей. И вот тогда взгляд ее, долгое время сосредоточенно погруженный в строгий черно-белый мир
абстрактных исчислений, вдруг! поднявшись над ним! встретил н е и з м е н е н н ы м , неизменным, оставленный когда-то для ученого поприща детский мир (ведь у художника, учащегося живописи с малых лет, и мир, и взгляд на него "взрослеет" вместе, одновременно с ним). Мир Ольги Калашниковой, - мир цветущих растений, - узнается твоей "детской памятью", дремавшей, оказывается, именно до сего выставочного дня, узнается немедленно. Ее цветы кажутся родными и большими, как будто приближенными, хотя тут же понимаешь, что это даже не оптическая, а некая психоиллюзия, что они просто гораздо ближе к тому, твоему, детскому - лицу, глазам, восприятию... к той - свежей и цепкой памяти. А кроме того, они так чудесно подробны в своей совершенной конструкции (во вроде бы общей, типичной для данного рода и вида... ан нет! - совершенно отдельной - но тончайшего отличия от других - расцветке, явленной в особен?ном рисунке прожилочек, в личной степени нежности оттенков краешков лепестков и т.д. и т.п.) - что можно уверенно говорить о цветочных "лицах", об их индивидуальных выражениях. Как, например, у желтo-синих бархатных красавиц, - анютиных глазок, - простодушно, испуганно, нервно, кокетливо столпившихся в холодной белой супнице ("Анютины глазки в супнице" ).
А еще в том безгрешном детстве, кроме близкого к глазам и к душе (к глазам души!) Божьего мира, всюду и всегда, во всякой чепухе жизни, в любой ее мелочи как абсолютная чистая Радость ощущается - пусть пока неосознанное тогда - присутствие Его. И радость эта дает (давала!) ощущение светлости и легкости бытия... И вот она вновь -вспомнилась!
Легка душа, легка рука художницы и легок храм-городок-монастырь, парящий , летящий меж белыми снегами и белыми облаками, ?удерживаемый? при земле лишь несколькими сухими былинками, торчащими из малого сугробика, и эту самую землю как бы пунктирно обозначающими (" И, как белый Архангел, храм вздымался над грешной землей" ). Легок настолько, что едва осознаваем зрением, - деликатнейшее напоминание, воспоминание о летошном и будущем солнце - солнечный свет на крайнем правом дереве в сумрачном морозном лесу ("День чудесный").
Легка сухонькая фигурка бабушки, живущей, быть может, последние свои осенние денечки меж близким всю жизнь храмом в конце заросшей травой улицы и Храмом Небесным, ставшим близким только теперь. Ей привезли дровишек на зиму и скинули к палисаду, а она и вышла на них поглядеть ("Скоро зима" ). Но, может, с дровами-то, да с Божьей помощью переживет наша бабушка зиму с чистым снежком у крыльца ("Как со вечера пороша выпадала хороша"), тихим дымком из трубы, леденцовой сосулькой с крыши ("Здесь русский дух"), с лошадкой у сарая (Потеплело)... и доживет еще до весны, до ее снегуркиных подснежников ("Начало весны") и мокрых, зеленоватых, русалкиных ландышков и до родной всеми своими крестиками православной души сиреньки, а потом и до лета, до совершенно новых старинных русских ромашек, васильков, колокольчиков (разные натюрморты) ... а там, глядишь, и еще до одной осени с красивыми яблочками в сухо вызолоченном осеннем саду: пепенка? ананасное? анисовое? титовка? боровинка? скрыжапель? коричневое? восковое? ростовка? райское-китайское?. ах, хорошо бы молодильное! ("Яблонька") - словом, увидит она еще все то, что так щедро, истово и любовно рисует и рисует нам Ольга Калашникова.
Однако я вот все про детскость ее да про легкость, однако поговорив с художницей, знаю, что она предпочла бы в качестве определения к своим работам слово "умные", так как уважает художника думающего и ставит степень eго мастерства в прямую зависимость от eгo интеллекта. И это справедливо. Но только, пожалуй, в отношении мастерства, а не таланта, дара высшего, даваемого без предпочтений, как умному, так и вовсе простоватому, - для прославления Божьего мироустройства. А для этого достаточно чистой души и ясного взгляда, и пример тому - "наивная живопись" , столь ценимая нынче во всем мире.
Но я не стану спорить с художницей и пocтaвлю ее математический ум в плюс к ее "детскому взгляду."
Конечно же, ум и верный расчет подсказали ей идею приподнять и без тoгo легкие свои картины на "воздушной подушке" стихов-подписей (в основном, тоже "умного" поэта - Тютчева).
В похвалъное слово уму надо включить и то, что, видимо, он хранит Ольгу Калашникову от жеманной и сентиментальной красивости - неотвязной подруги женщин-художниц, пишущих цвeты и пейзажи.
Именно математический ум помогает ей мудро принимать закон: в последнем приближении к "прекрасному мгновенью", когда оно вот-вот! еще мазок, дрyroй! будет , наконец, остановлено, - расстояние до него непостижимым образом вновь увеличивается, заставляя художницу быть предельно собранной, готовой снова и снова приближаться.
И цвeты ее написаны с такой высокой степенью приближенности к Замыслу, что кажется, пахнут. И пахнут именно так, как писал о цвeтax и травах в своем "Богомолье" Иван Шмелев, писатель с абсолютной "памятью детства":
-Едем в березах.. Крyгoм благодать Господня - богатые луга с цветами, такие-то крупные ромашки и колокольчики... Все радуются! Трава-то какая сильная! И цветы по-особенному пахнут. Я нюхаю цветочки - священным пахнут.
И еще:
-... на столе у нас, в кувшине, жасмин и желтые бубенцы - Федя вчера нарвал, и целый веник шиповнику. Федя шиповник больше уважает - аромат у него духовный.
или вот:
-Стоят по лесным лужайкам, как тонкие восковые свечки, ночнушки любки, будто дымком курятся, - ладанный аромат от них (Выделено мной. - В.К).
А сто лет назад поэт Валерий' Брюсов услышал, открыл и записал в виде поэтической формулы еще один высший закон:
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цвeткa...
(Сонет к форме)
Контуры русских полевых, луговых, лесных, опушковых цветов просты, легки для рисования даже малому ребенку, и в основе их все вещи тоже простые, православные и вечные: крестик, колокол, солнышко, да звезда. От того и запахи - святые. И связи - властительные.
Но Ольга Калашникова, как школяр, облегченно сдавший все экзамены, от математика в себе отказывается и не склонна видеть во всем сущем Формулу, пусть даже высшего порядка. Она видит Создателя не как ученого, а как волшебника, творящего для ее глаза, для ее кисти бесконечные чудеса. Что ж, она имеет на такое видение полное право, потому что пишет по заповеданному: "Будьте, как дети..." И любит, и хочет писать детей, потому что видит в них ангелов. Надеюсь, когда-нибудь увидеть ее "детей", легких и духовных, как ее цвeты.
Я спросила у нее: "Как вы думаете, как потомки соотнесут вас, ваши картины с тем временем, в котором вы (мы) жили? По какому отличительному eгo (времени) признаку? - ведь манера ваша традиционна, без -измов и -артов , а мурава под храмом, лес на горизонте, цвeты в поле - ведь те же самые, что и века назад?
Она ответила осторожно, сдержанно - примерно следующее: я, правда, для себя еще не доформулировала это, но, может быть, светлая грусть - временная характеристика моих картин?..
Возьму на себя смелость "доформулировать" математически. Светлая константа, святая постоянная русской жизни - более, на мой взгляд, подходящее определение к ее творчеству, вот что излучают ее картины.
Постоянная тихой красоты природы.
Постоянная радования любой малой малости: голубому ли - алому цвeтику, свежему ли снежку, осеннему ли деньку...
Постоянная простого и ясного мироощущения, в быту обычно выражаемая словами: "Слава Богу за все!", а в поэзии точно выраженная Николаем Рубцовым в стихотворении про "доброго Филю":
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
- Филя! Что молчаливый? ?
А о чем говорить?
Я понимаю, что слова поэта о "справедливом мире" сегодня у слишком многих вызовут лишь горькую усмешку. Но это, если смотреть на политиков или на цены. А если на небо? на храм? на зверье? на детей? на цвeты?.
P.S. Ольга Калашникова хочет видеть свoегo маленького сына xyдожником.. Ну, а пока, чтобы ynорядочить и гармонизировать широкие pазмaхи его мальчишечьей души, учит его математике...
******Ольга Викторовна Калашникова, член Московского Союза художников, участница московских, республиканскux и групповых выставок, член объединения художников-реалистов "Москворечье". Работы ее представлены в частных коллекциях не только России, но и Австрии, Англии, Израиля, Испании, Китая, США, Франции, ФРГ, Швейцарии, Японии и др. стран.
В. Куземенская